СТРАДАНИЕ КАК ЭТИКО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

Безруков Андрей Александрович, доктор филологических наук, профессор кафедры литературы и методики её преподавания АГПУ.

Исследование национальной специфики любой литературы мирового значения на определенном этапе развития литературоведения априори предполагает выделение категорий, определяющих ее сущность. Для русской классики одной из ведущих является категория страдания, которая, во-первых, органично-традиционно входит в область философии художественного творчества, во-вторых, ярко проявляется в практике такового на всем протяжении тысячелетнего пути русского литературного процесса. Последнее, с одной стороны, создает богатейшую фактическую базу для исследования, с другой – существенно осложняет его, поскольку господствующие до недавнего времени трактовки «русского страдания» отрывали это страдание от его действительных этических и эстетических корней.

Гуманистическое определение страдания (переживание, противоположность деятельности; состояние боли, болезни, горя, печали, страха, тоски, тревоги) подталкивает к выстраиванию последовательной логической цепочки, оказавшей существенное влияние на методологию литературоведческого исследования: мучение – отчаяние – обреченность – смерть.

Поэтому Достоевский, выделяющий страдальчество как основу православной личности, предстает «мрачным философом», «гением рабьей земли», «жестоким талантом», который, отклоняясь от «гуманического» (Н.Михайловский) направления, ведет к «беспричинному и бесцельному мучительству».

Православный подход писателя-классика предполагает другое понимание и толкование роли страдания в жизни человека. Выстраивается другая причинно-следственная закономерность, которую можно представить в виде триады: страдание – смерть – воскресение. Такое построение в корне меняет методологию исследования, ведет не только к приятию страдания, но и к осознанию его торжества, предопределенного торжеством грядущего воскресения.  В конечном итоге рождается идеальная триада, исключающая побежденную Христом смерть: страдание – воскресение – обожествление.

Таким образом, страдание в понимании русской классики есть та универсальная духовная этико-эстетическая категория, которая указывает направление поиска путей к спасению человеческой личности.

Достоевский является, пожалуй, единственным русским классиком XIX века, который не только апеллирует к страданию, не только постоянно (даже навязчиво, например, по мнению М. Горького) изображает его, но и формирует и формулирует его категориальную идейно-эстетическую основу. Однако, как это ни парадоксально, на первый взгляд, целостного анализа творчества писателя сквозь призму категории страдания ещё не проведено.  Исследование органических начал творческих исканий Достоевского до сих пор, по преимуществу, ведется на основе инородной православному духу писателя методологии с ее гуманистическими, рационально-схематическими установками.

Общий православный взгляд на мир и человека в творчестве Достоевского преломляется именно через категорию страдания, что отчетливо проявляется в публицистике писателя. Человеческая природа для Достоевского «просияла» и раскрылась в своей совершенной полноте – в своем страдании. «Жизненное знание и сознание», приобретенное опытом pro и contra, которое писатель в прямом и переносном смысле «перетащил на себе», привели его к мысли о том, что «человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием».

Поэтому страдание, по Достоевскому, не только состояние жизни, но и путь достижения идеала.

Итак, страдание в понимании и изображении русского классика на определенном этапе развития «народного духа» и, соответственно, личности героя становится потребностью, «как бы идеей». Если «человек заслуживает свое счастье страданием», если это – «закон нашей планеты», то герой русской литературы «переменяется», «покорный» этому «общему закону». Здесь универсальная пушкинская формула, выведенная в стихотворении «…Вновь я посетил…»  и подводящая один из главных итогов диалога Мироздание – человеческая личность, органично наполняется собственно русским, национальным содержанием.

Потребность страдания у героя Достоевского предстает как неотъемлемое качество православно-сотериологического, пасхального, в высшей форме своего проявления, типа личности, как его субстанциональное начало. Именно в таком качестве эта потребность и должна рассматриваться литературоведением. Тогда давние, но неизменные, вплоть до настоящего времени, гуманистические претензии к Достоевскому, «культивирующему» страдание, указания на «вопиющий парадокс» творчества писателя (сочувствие страдальцам – призыв к страданию), ирония по поводу того, что Достоевскому неведомы действительные устремления народной души (см. Ст. Рассадин: «Достоевский – это Достоевский. И смешно было бы спрашивать русский народ, в самом ли деле он жаждет страдания, не мысля своего счастья без того, что его художникам кажется "радостью"»), оборачиваются тривиальной вульгаризацией.

В эпоху глобализма и устремлений к всеединению зачастую на основе одной цивилизационной модели в полярном мире и пока еще «переходном», по Достоевскому, состоянии человека и человечества значение категории страдания как одной из важнейших специфических направляющих русского национального литературного процесса выходит далеко за пределы его истории, что еще раз подчеркивает актуальность и всечеловечность русской классической литературы.

Из Материалов Международных Екатерининских чтений. Краснодар.12 ноября 2007.