ПРОБЛЕМА ВЫБОРА В ПРОЗЕ ЛЕОНИДА БОРОДИНА (НА ПРИМЕРЕ РАССКАЗА "ВЫЙТИ В НЕБО")

Федченко Н.Л.,

к. филолог. н.,

доцент кафедры литературы

и методики ее преподавания

АГПУ

Нравственный закон, утверждаемый русской литературой, изначально определялся православными ценностями. Исследователь отечественной словесности И. Есаулов в работе «Категория соборности в русской литературе» подчеркивает, что православный тип духовности «формирует магистральный вектор развития русской культуры в целом» [1; 13]. Этот «особый православный менталитет» [1; 268] находит выражение в категории соборности, которая, по словам митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, есть «единство народа в исполнении христианского долга и самопожертвовании, в стремлении посильно приблизиться к Богу, «обожиться», «освятиться», воплотить в себе нравственный идеал Православия» [2; 35]. Взаимосвязь и взаимообусловленность частного и общего, «личного и всенародного, более того – всемирного» (Ю. Селезнев) [3; 262], и выстраивает духовную парадигму национального словесного творчества.

Идейной основой, определяющей нравственное начало произведений Леонида Бородина, можно считать положение, сформулированное писателем в публицистическом повествовании «Полюс верности»: «Как это желательно видеть линию своей судьбы штрихом на плане судьбы народной» [4; 302].

Именно такую связь своей жизни, своего бытования на земле и судьбы государства всегда ощущал герой рассказа Бородина «Выйти в небо» [5]. В воспоминаниях Федора Сергеевича, старого летчика-фронтовика, вновь и вновь оживают картины боев, где в воздухе он чувствовал присутствие ведомого, и лишь на мгновение могло прийти пугающее чувство, что «всех своих потерял».

Пока нужны эти воспоминания, до тех пор и держит земля героя Бородина. Но затем наступают другие времена. Рушится государство. Не болезнь стирает память Федора Сергеевича о прошлом, его память объявляется ненужной самим обществом, в котором «даже святое – войну его великую – и про нее и так, и этак».

«Чудное и горькое» свершилось в стране, и не решается уже герой включать свой старенький черно-белый «Рекорд», из которого «стала капельками просачиваться злоба». И прежние посиделки с деревенскими уже не в радость: «там разговоры все злее и злее». От приехавших из города гостей узнает Федор Сергеевич, что его внук, которому он когда-то рассказывал о своей войне, стал авторитетным вором и правит жизнью: «Да он же… в городе нынче самый главный… ну, это… шибко крутой в общем. Говорят, всех своих этих… как их… конкурентов, что ли… Всех начисто пострелял. Прямо война в городе». Война, в которой внук старого летчика уже сражается не на нашей стороне.

Дом в деревне, место, где Федор Сергеевич пытался укрыться от реальности, сгорает, а с ним сгорает и прошлое: «…Ни одной фотографии про прошлую жизнь не сохранилось… Медали, ордена – все пеплом стало.» И видит герой вокруг себя только «людишек», которые «и от того, старого, открещивались, и от другого», «другое население», «другая страна».

Потому, казалось бы, закономерен выбор фронтовика.

Была у Федора Сергеевича давняя затаенная мечта. Даже не мечта, а «нелепое желание», появившееся однажды во время боя. Тогда, приняв его ««харрикейна» за «мессера»», погнался за ним свой же летчик, мальчишка, «салага». И подумалось почему-то Федору Сергеевичу, что можно вот так просто «выйти из самолета в воздух… взять и выйти… именно выйти, а не выброситься». Но не знал прежде старый солдат, что такая же «прихоть» появится у него на самом исходе жизни. Только теперь не прихоть это. Так герой решает шагнуть прочь из отторгающего его настоящего.

С этой целью, «выйти в небо», приезжает Федор Сергеевич на аэродром «за триста километров от дома». В этом видит свое право и свою правду.

Но неслучайно герой не желает напоследок впускать в сознание из своей военной памяти «имена и лица» тех, с кем довелось воевать, «доживших и недоживших», и не потому, что боится он «размягчения души». Ведь не только его внук и приезжавшие с ним в деревню «мордастые парни, друзья, не друзья – не поймешь», но и они тоже, Петюнька Сапожников, «капитан и земляк», и ведомый Толя Крутиков, который в последнем своем бою за неделю до окончания войны, «чуть припоздавший… на вираже, пропустил в хвост своему ведущему и затем, исправляя ошибку, успел вклиниться и принять удар «мессера» на себя. Метров с пятнадцати. Сразу вразвал. Посмертно героя дали», и «сбитый ведомый старлей Андрюшка Крахмальников», и «другие, многие», которым уже никогда не вернуться из полета, должны остаться за чертой, разделяющей небо и землю, когда лишь «сто метров вверх – это еще не небо, но уже и не земля… а пространство взаимной ревности». За этой же чертой должен остаться и симпатичный парнишка летчик «Мишка… Михаил» «с лицом открытым, без похабства», и такие же, как и он, молодые парни, «братья-летчики», решившиеся на «подвиг»: не брать со старика денег за полет.

Убитая болезнью память, против желания и воли самого героя, вдруг воскресает, чтобы вернуть образы погибших друзей. Не население, не «людишек» видит уже старый фронтовик, а людей, которых он предает, пусть даже в самом последнем своем бою: «Он сел на подрагивающий пол самолета, и сел не от слабости. От мысли. Такой простой мысли, что дивиться только, почему до сих пор… Если сделает, что задумал, –  подставит парней…. Прожить жизнь как положено, а напоследок подлянку подкинуть своим же братьям-летчикам. Ведь братья же, и не их вина, что нет войны…»

Время, о котором просит Федор Сергеевич в неумелой, неловкой, со стыдом (ибо не доводилось ему часто молиться, а теперь уже не хочет солгать самому себе: «Как жил, так и помирать») «вполушепот» произнесенной молитве: «Господи, еще часок! Может, даже меньше! Дай, Господи!» - оказывается необходимым не для того, чтобы открыть дверь «этажерки» и шагнуть в небо. Оставшихся мгновений должно хватить на то, вернуться на землю, «дожить до земли».

Примечания.

1.     Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. – Петрозаводск, 1995.

2.     Высокопреосвященнейший Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа. – СПб.: Царское дело, 1995.

3.     Селезнев Ю.И. Мысль чувствующая и живая: Литературно-критические статьи. – М.: Современник, 1982.

4.     Бородин Л. Полюс верности // Грани, 1991. - № 159.

5.     Бородин Л. Выйти в небо // Москва, 2000, № 5.

Из Материалов Международных Екатерининских чтений. Краснодар.12 ноября 2007.