ПРОБЛЕМА ВЕРЫ И БЕЗВЕРИЯ В ПОВЕСТИ А. ВАРЛАМОВА "РОЖДЕНИЕ"

Крентик Ю.Н.

Главными героями повести Алексея Варламова «Рождение» являются мужчина и женщина, муж и жена, имена которых автором не указываются. Они обычные люди, этот мужчина и эта женщина, такие же, как все, как обычно и то, что случилось с ними.

Их долгая супружеская жизнь обернулась спокойным равнодушием друг к другу.

Мужчину и женщину объединяла мысль о ребенке, отсутствие которого превратило их жизнь в скучную житейскую муть.

Женщина была умна и спокойна. Ее рациональное мышление, закрепленное долгими годами одиночества, заставило героиню уверовать, что детей у нее быть не может, а если и будут когда-либо, то только благодаря какому-то чуду. Момент ее беременности, вследствие этого, застал женщину врасплох.

Первое время она даже не верила в то, что этот ребеночек может родиться. Все-таки надеясь на чудо, женщина стала интуитивно оберегать существо внутри себя. Малыш стал смыслом ее жизни. Она видела в нем свет, выход из темноты, в которой жила раньше. Свыкнувшись с мыслью, что у нее все-таки родится ее «младенчик», женщина стала искать объяснение «неожиданному подарку судьбы». Она искала опору и поддержку. Муж, давно остывший и поглощенный собственной жизнью, поначалу отвергался ее разумом. Тогда она решается пойти в церковь, принять крещение.

«Всю жизнь далекая от Бога…», женщина теперь читала молитвослов, тайком от мужа, не понимая даже слов молитв. Каждый раз, когда она приближалась к церкви «…и входила в холодное пустынное здание с его заунывным пением, возгласами причта и шепотком молящихся»[1], ей становилось дурно. Момент крещения не становится для нее переломным: о нем женщина вспоминает с содроганием. Вера для героини – это лекарство, подобное другим, как таблетки или уколы. Кроме того, ребенка Бог дает ей, чтобы она, думает женщина, могла исправиться. То есть средством становится уже ребенок.

Несмотря на это, с зачатием ребенка мысль о собственной жизни была героиней отвергнута. Он – все. Она обязана выносить его и родить. Иначе ей и незачем жить на этом свете. Нет более ее одной, с такой размеренной, спокойной и одинокой жизнью – теперь есть только двое: женщина и ребенок, они неразрывное целое. Ради малыша женщина готова сделать все: она отправилась креститься беременная в церковь, испугавшую ее своей «…грубостью, суетливостью, полным несоответствием тому, что она от этого дня ждала…»[2]

Но, несмотря на крещение, женщина ищет силы только в себе самой, сводя весь мир к жизни собственного дитя. Она обвиняет время, которое, по ее мнению, даже в Евангелие было названо неблагоприятным для ношения ребенка и родов. Мир был против нее в ее маленьком круге, где она укрылась от всех, скрывая все свои сомнения и тревоги. Но кроме мира, против малыша, по мнению женщины, был «..даже Тот, у Кого искала она защиты…». Бог «…предрекал ей горе». Она не верит, что Он спасет ее ребенка, который рождается недоношенным. В отчаянии «она подумала, что не надо ей было креститься, не надо было ничего этого знать, она сама все напортила: грозному, злому Богу неугодны её молитвы и слёзы – Он жаждет для неё только наказания»[3].

Разве может верующий человек говорить так? Женщина не способна прийти к ясному пониманию, что «Бог есть Любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге»[4]. Даже в отчаянии, каким бы глубоким оно ни было, верующий человек надеется на спасение и милость Всевышнего.

Жизнь женщины можно разделить мысленно на три периода: до беременности, во время беременности и после преждевременных родов. Читатель может увидеть в этой героине трех разных. «Первая» – замкнутая, «замороженная» в своих комплексах хрупкая женщина, она не религиозна и не проявляет желания стать на путь истинный, «вторая» – чуткая, почти уверенная, но боящаяся за ребенка больше жизни, слившаяся с ним в одно целое, пытавшаяся, во что бы то ни стало, оставить, сохранить в себе ребенка. Она видела в еще не родившемся малыше свою поддержку и единственное существо, которому она была нужна. Женщина не хотела понять, что оторвавшийся от нее ребенок навсегда останется частью ее самой. Пройдя путь до рождения сына, она все еще чувствовала за собой вину за рождение недоношенного младенца, но уже став другой.

Это была уже не просто женщина, это была Мать. Мать, которая радовалась, когда с малышом все было хорошо, и приходила в безумное отчаяние, когда что-то шло не так, как хотелось бы.

Но ни в какой из трех своих ипостасей женщина не является истинно верующей. Она обвиняет Бога во всем случившимся. Казалось бы, став матерью, героиня искренне взывает к Божьей Матери о спасении своего ребенка, но как только происходит осложнение, женщина винит Её.

Таким образом, ребенок стал неким способом перевоплощения женщины. Из замкнутой и одинокой она превратилась в сильную и уверенную мать и жену. Но несмотря на удачно сложившийся финал, героиня так и не приходит всем сердцем к Богу, ее вера остаётся эгоцентричной.

В этом схожесть между женой и мужем.

Мужчина также изначально мечтал о ребенке и, не удовлетворив эту потребность, он открыл свой мир, только для себя, где он был «счастлив». Это его особенное счастье, заключавшееся в стабильности. Мужчина желал ребенка, чтобы передать ему свои стремления молодости, которые он не воплотил в жизнь, т.е. его жажда иметь дитя была эгоистичной. Он никогда не любил свою жену, добился ее ради себя, так как в молодости был самолюбив и упрям. Как только мужчина выясняет, что женщина беременна, он сразу готов ее полюбить и простить, если «…с ребенком ничего не получится, за одну только попытку простить» [5].

Муж, как и его жена, зависим от окружающих. Он боится патологии еще не родившегося ребенка, потому что опасается осуждения со стороны окружающих. Еще более мужчина боится оказаться зависимым от больного ребенка на оставшуюся жизнь, ценя спокойствие и размеренность жизни. Невоплощенные мечты его молодости переросли в ровную, как гладь озера, жизнь с «мелкой рябью» – несущественными волнениями. Он признавал, что его жизнь не сложилась, признавал свою «теперешнюю беспомощность» перед огромным миром, но с молодости заложенное в нем чувство самолюбия не давало ему признать свою жизнь совсем никчемной и пустой.

С годами он предпочел быть наблюдателем, нежели участником какого-либо события. Так, и в рождении своего ребенка он был резок и слишком реалистичен, он был готов смириться со смертью сына, которому была так нужна вера и любовь. Повторяя: «…Это всё», – герой с легкостью выносит свой «диагноз» малышу. Он не оставляет ребенку шансов на выживание, возможно, потому, что мужчина и сам до конца не может решить, хочет ли он этого: «Может быть, лучше… если дитя не будет мучить других и мучиться само, закроет глазки и навсегда уснёт? А они его забудут, разведутся и забудут, и у каждого начнется своя жизнь, в которой и он и она будут удачливее?»[6].

Все заботы мужчина возложил на плечи жены. Но со временем он стал понимать, что сын – реальность, что он будет жить, что его можно любить и со временем он [мужчина] сможет познать тайны отцовства. И мужчина с головой окунулся в заботу о ребенке, стоял часами возле окон больницы. Однако страх потерять малыша, страх испытать горе не дают ему поверить в ребенка. Мужчина боялся за себя, за возможность утраты своей мечты. Таким образом, можно говорить о том, что герой не пришёл к Богу, его вера, как и женщины, остаётся эгоцентричной.

Такова позиция главных героев, но А. Варламов не даёт уверовать и другим персонажам. Даже младенец в утробе матери, тот, чьё существование чисто и свято, наделяется чертами негативными, он «…жаден, эгоистичен, …у него были свои ощущения и эмоции…»[7]. Доктор, выходивший ребенка, тоже не религиозен, хотя матерям недоношенных младенцев говорил одно: «если верующая, молись, если неверующая, тоже молись». Он не был равнодушен к детям и радовался, когда ребенок выживал.

Писатель показывает в своем произведении схожесть и различие героев. Он соединяет несоединимое, два мира, две почти чужие жизни. Но, как нам кажется, став частью мира мужчины и женщины, соединив их, ребенок не преодолел отчуждения героев от других людей. Круг семьи не преодолел своей замкнутости. Вера мужчины и женщины, вера эгоцентричная, теперь, возможно, воплотится в ребенке. Но она не станет искренней. Церковь у Алексея Варламова – это закрытое место, куда нельзя достучаться. И, наверное, его героям это и не нужно.